Диалоги ОБ
Диалоги в «Подписных». Июнь
20 июня 2021 года
Очерки по истории Русской православной церкви XX века
Георгий Митрофанов
ВидеоАудио

Николай Солодников: Добрый день, дорогие друзья! Мы продолжаем «Июньские диалоги». У нас уже состоялся разговор с Михаилом Майзульсом о картине Иеронима Босха «Поклонение волхвов», которой посвящена отдельная книга замечательная. Еще раз напоминаю, что сегодня мы впервые за восемь лет проводим «Диалоги» в онлайн-режиме исключительно. Вы можете нас смотреть в прямом эфире или потом посмотреть в записи на сайте «Открытой библиотеки», в социальных сетях, где угодно. Связано это исключительно с ситуацией с ковидом в Петербурге и в Москве. Мы решили сами перенести все в онлайн для того, чтобы обезопасить наших возможных офлайн-зрителей.

А я с большой радостью представляю еще одного нашего собеседника в рамках «Июньских диалогов». Это мой старый знакомый и приятель — протоиерей Георгий Митрофанов. Георгий Николаевич, добрый день. 

Георгий Митрофанов: Добрый день!

Н. Солодников: У Георгия Николаевича вышла книга, новая книга, которая называется «Очерки по истории Русской православной церкви XX века». Вот эта книга. Она являет собой учебный материал курса, который в Санкт-Петербургской духовной академии… сколько лет вы читаете уже этот курс?

Г. Митрофанов: В этом году исполнилось тридцать три года.

Н. Солодников: Тридцать три года Георгий Николаевич читает курс по истории Русской православной церкви XX века, и вот этот курс превратился в книгу. Отличается ли книга по своему содержанию, по своей структуре и так далее от самого курса? Насколько это разные вещи?

Г. Митрофанов: Название этой книги, «Очерки», не случайно. Это не моя попытка претендовать на лавры моего любимого церковного историка Антона Владимировича Карташёва, написавшего изданную уже после его кончины книгу «Очерки по истории русской церкви». Нет. Жанр очерка предполагает прежде всего то, что я пытаюсь на основе своих лекций, вот тех самых живых лекций, которые я читаю… у меня нет собственно конспекта моих лекций, я лекции всегда читаю экспромтом, зачитывая только цитаты из документов исторических. Поэтому, собственно, существовали многочисленные «распечатки» аудиозаписей моих лекций — вот они отчасти легли в основу этих очерков. «Очерки» — потому что я концентрирую внимание на определенного рода проблемах. Этот курс, «История русской церкви», не претендует на всеохватность. В частности, серьезным его недостатком является то, что главное внимание я уделяю проблеме высшей церковной иерархии, проблеме церковно-государственных отношений, проблеме именно высшего церковного управления, которое определяет жизнь церкви. Ну и конечно, в условиях сосуществования церкви с тоталитарным коммунистическим государством — теме выживания церкви в условиях этих гонений. К сожалению, за рамками лекций остаются такие важные сюжеты, как жизнь приходских общин, жизнь мирян, служение мирян и простых приходских священников, которые в каких-то случаях подчас проявляли и большую мудрость, и большее мужество, чем высшие церковные иерархи. И это, собственно говоря, и позволило нашей церковной жизни быть жизнью не только на уровне высокой церковной политики, которую осуществляет епископат церкви, а жизнью церкви как Тела Христова, которая была неуничтожима даже тогда, когда почти полностью была уничтожена наша церковная иерархия. Напомню, что к 1939 году осталось только четыре правящих епископа…

Н. Солодников: Из скольки?

Г. Митрофанов: До революции правящих епископов у нас было более шестидесяти. А еще были викарные. И вот, несмотря на это, церковь продолжала жить — подчас легально, подчас нелегально, катакомбно — и оставаться церковью, не склонившей своей головы перед той неправдой, перед которой, увы, свои главы, увенчанные архиерейскими клобуками, подчас склоняли представители нашей церковной иерархии. Впрочем, далеко не все, но к тому времени те из епископов, кто головы не склонял, были либо уничтожены, либо находились в ГУЛАГе. Я имею в виду 1939 год. Поэтому, к сожалению, говоря много о епископате, я не сказал много об этом очень важном аспекте нашей церковной жизни. Далее… Я, начиная, значит, свой рассказ с 1917 года, поразительного года в истории русской церкви, когда после крушения православной монархии наша церковь вдруг оказалась в ситуации, когда принцип «свободной церкви в свободном государстве» стал воплощаться в жизнь при Временном правительстве, когда открылся Поместный собор и казалось, что наконец наступило время великой свободы для церкви. Было установлено патриаршество…

А затем начинается период беспрецедентных, перманентных гонений на церковь со стороны большевистского режима. Но заканчиваю я отнюдь не 1991 годом, как могло бы показаться, если бы все было привязано к этому самому коммунистическому режиму. Лекции, вот эти очерки, завершаются событиями 1957 года, и это тоже не случайно. Надо сказать, что после войны церковь пережила ряд различных периодов своей истории. Что я имею в виду? Политика использования недоуничтоженной Сталиным церкви — с 1943 по 1948 годы; период новых сталинских гонений на церковь — с 1948 по 1953; период значительного смягчения давления на церковь — в 1953 – 1956 годы; новые хрущевские гонения 1957 – 1964 годов, после которых наступает брежневский застой, во время которого церковь давили, но не так интенсивно.

Так вот, я почему заканчиваю началом хрущевских гонений? Надо сказать, что ведь мой курс лекций, он все эти годы развивался, дополнялся — в частности, теми новыми архивными документами, которые исследовали ученые, причем не только церковные ученые, но и светские историки: например, замечательную работу написал московский историк Игорь Курляндский о власти, церкви и Сталине. А вот, к сожалению, документы, связанные с 60-ми и последующими годами… Несмотря на то что фонд Совета по делам религий в ГАРФе открыт, другие, гораздо более важные собрания документов от нас остаются закрытыми по-прежнему. Это архивы не только спецслужб, но и некоторых государственных партийных органов. Поэтому воссоздать полноценную картину, основанную на использовании наиболее важных документов, после середины 50-х годов очень сложно. 

И кроме того, я хочу подчеркнуть еще один важный момент. В курсе истории мы должны в основном рассматривать события, которые отделены от нас хотя бы периодом 50 лет, потому что, чтобы оценить исторические события, нужно не только знать архивы — а, как правило, после 50 лет в нормальных условиях архивы открываются, — но надо знать, каковы были последствия этих событий, которые хотя бы в рамках 50 лет проявили себя. Вот тогда историческое событие историк может оценить. Политолог — да, он оценивает события по ходу их свершения. Историк же должен иметь какую-то определенного рода дистанцию. Поэтому — 1957 год.

Н. Солодников: А вот интересно: вы сказали, что до сих пор закрыты документы, которые находятся в разных архивах государственных, а есть какие-то такие архивы внутрицерковные?

Г. Митрофанов: Вы знаете, вот одним из характерных аспектов государственной политики по отношению к церкви был контроль не только над действующими священнослужителями и над действующей церковной структурой управления, но и над церковным прошлым. И надо сказать, что именно материалы, связанные с жизнью церкви, после революции, в условиях гонений советские власти пытались, даже если они находились у церкви, держать под контролем, изымать. И это выработало — особенно вот как раз после войны, когда вроде бы идея уничтожения церкви была оставлена в стороне и церковь допустили ограниченно существовать, — имея в виду опыт прежний, когда изымались не только, скажем, архивы епархиальные, документация отдельных приходских храмов, но даже частные архивы священнослужителей, арестованных ли, умерших ли — даже естественной смертью, — имея в виду этот опыт, наша церковь старалась как можно меньше оставлять вот таких архивных следов. Делопроизводство было минимизировано.

Другое дело, что — по мере усиления негласного контроля государства над церковью — очень важной частью документации, которая дает характеристику церковной жизни, были не те немногочисленные документы, которые оставались в формальных церковных архивах. Они иногда изымались, а иногда и оставлялись — чаще оставлялись. Они носили второстепенный характер. Назначения, перемещения… Но очень важной составляющей делопроизводства церкви в это время был очень подробный обмен информацией с государственными органами. И речь идет не только об уполномоченном Совета по делам религий в том или ином регионе, архиерей которого должен был иметь с ним очень пространную переписку. Речь идет о местных Пятых управлениях КГБ, которые осуществляли функции политической полиции. Более того, очень важное значение имели подчас и какие-то контакты с партийными органами, ведь… Я хочу подчеркнуть, что официально в нашей стране в послевоенный период единственным органом государственной власти, который легально мог наблюдать за жизнью церкви, контролировать ее, был Совет по делам религий при Совете министров, который имел своих представителей уполномоченных на местах, а это были в основном офицеры госбезопасности. Но наряду с этим церковь, религия гораздо более основательно контролировались Пятым управлением КГБ, а также Первым управлением КГБ — управлением внешней разведки. Когда речь заходила о международной деятельности церкви, у священнослужителей, которые сотрудничали в той или иной форме, начиная с профилактических бесед, на которые могли вызвать любого, и кончая агентурными псевдонимами, подписками о сотрудничестве и получением грамот от соответствующих органов, уровень сотрудничества был различен. Но самая важная и интересная информация содержалась именно в тех отчетах, докладных записках, донесениях, которые передавались в эти структуры. И вот архивы подобного рода остаются весьма закрытыми для нас.

Например, было бы весьма интересно для оценки роли церкви и отношений церкви и государства посмотреть архивы международного отдела ЦК КПСС, материалы Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС, который в партийной линии контролировал деятельность Совета по делам религий. Но эти архивы остаются труднодоступными для большинства исследователей. Поэтому сейчас говорить о хорошо документированной истории этого периода не приходится. Более того, мы оказываемся в ситуации, в какой оказалась группа исследователей, из которой более всех известен Лев Регельсон, писавших в свое время книгу удивительную — «Трагедия русской церкви». Они опирались в основном на частные архивы, и вот поэтому эта книга, как и, например, несопоставимая с ней, конечно, по масштабу книга «Архипелаг ГУЛАГ», грешит тем, что, опираясь лишь на свидетельства отдельных лиц, на частные архивы, материалы, находившиеся в частных архивах, она, конечно, не дает полноты картины происходившего — в частности, в плане статистики, например. Вот это одно из самых слабых мест книги «Архипелаг ГУЛАГ», потому что доступа не было у Солженицына к государственным архивам.

То же самое касается и нынешней ситуации. Хотя мы сейчас с вами в XXI веке, сейчас писать историю русской церкви даже 80 – 90-х годов, например, очень сложно, потому что доступа нет. И, как это ни парадоксально, мы до сих пор знаем, например, о жизни и деятельности патриарха Алексия I Симанского больше, чем о жизни и деятельности его приемника, патриарха Пимена Извекова. И до сих пор остается много белых пятен в этом отношении. Поэтому я остановился там, где мне… Ибо я не могу сказать, что я все эти тридцать три года своего преподавания в основном проводил в архивах. В архивах я работал от случая к случаю и опирался в своем курсе лекций на исследования других ученых, на общение с ними на конференциях. 

В частности, храню особенно добрую память в этом отношении о Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, который очень большую роль сыграл в изучении истории Русской православной церкви XX века. Достаточно сказать, что положенная в основу моей книги и моих лекций концепция, связанная с тем что в Русской православной церкви до конца 1920 – 1930-х годов было несколько течений, предлагавших церкви различный путь… не хочу употреблять слово «выживания»… сохранения себя в условиях гонений: путь, по которому шел митрополит Сергий, и путь, по которому шли его оппоненты, митрополиты Кирилл Смирнов, Агафангел Преображенский, Петр Полянский, это все ведь патриаршие местоблюстители — именно те, кому патриарх лично доверял. Это были разные пути. И вот на протяжении многих лет я, и Петербургская духовная академия, и Синодальная комиссия по канонизации святых, и специалисты Свято-Тихоновского института во главе с его ректором, протоиереем Владимиром Воробьевым, мы пытались доказать, что наша церковь не является церковью сергианской, что Сергий был одним из тех, кто видел определенного вида путь сохранения церкви, но были и другие, которые иначе смотрели на эту ситуацию. И в результате нашей работы стала возможна, например, канонизация противников митрополита Сергия наряду с его сторонниками. И мы наконец ощутили себя — это важнейшая тема моей книги — не церковью, которую спас митрополит Сергий или губил митрополит Сергий, не церковью, которую спасли его оппоненты, митрополит Кирилл Смирнов или Иосиф Петровых, а церковью, которую спас Христос, который, с моей точки зрения, все-таки был на стороне оппонентов митрополита Сергия, а не на его…

Н. Солодников: Вот как интересно… Потому что, если смотреть с точки зрения светского общества на церковь, то кажется, что все разделено примерно на две части: большая часть либерального сообщества говорит, что Русская православная церковь по-прежнему исключительно сергианская, а консервативная часть общества говорит, что да, сергианская, но в этом нет ничего плохого. А других путей-то вообще никто не видит и не знает.

Г. Митрофанов: Многолетняя наша позиция… Я имею в виду и, например, членов Синодальной комиссии. Я хочу напомнить, что Синодальная комиссия была создана только в 1989 году митрополитом Ювеналием, вернейшим учеником митрополита Никодима, который был последовательнейшим сергианином, талантливейшим сергианином. И тем не менее митрополит Ювеналий, работая с живыми документами, погрузившись вот в ту атмосферу, которой жила церковь, и стал тем членом    синода весьма авторитетным, который, по сути дела, добился канонизации в нашей церкви противников митрополита Сергия, несмотря на то, что митрополит Сергий налагал на них церковные прещения, совершенно не каноничные, эти прещения даже не были упомянуты… И вот это очень важно. Вот кто такой, например, митрополит Ювеналий? Это типичный представитель московской патриархии советского периода. И вместе с тем, кто он — либерал или консерватор? Нет, это тот самый иерарх, который, занимаясь очень серьезно канонизацией русских святых, увидел среди них значительное число тех, кто выступал с критикой митрополита Сергия, учителя его учителя митрополита Никодима, и оценил их подвиг должным образом.

Поэтому я бы сказал так. Собственно сергианство как таковое не связано с митрополитом Сергием как таковым. Это давняя проблема не только русской, но и многих православных поместных церквей. Здесь важно другое. Важно то, что церковь должна развиваться и жить, и то, что, например, среди оппонентов митрополита Сергия были люди, например, с более обостренным политическим менталитетом, грубо говоря, более антибольшевистски настроенные, чем он, отнюдь не означает, что они были либералами. Среди них было немало консерваторов, которые, допустим, до революции тяготели даже к крайне правым, к черносотенцам. Да, были там, конечно, и либералы, которые особенно высоко ценили опыт существования свободной церкви периода Поместного собора, когда при Временном правительстве она наконец освободилась от опеки государства. Важно было другое. Не политическая позиция — правизна или левизна, — а верность Христу, которая определяла их позицию. 

Н. Солодников: Вы буквально сейчас цитируете отца Александра Шмемана, который говорит, что вообще любое левое или правое толкование внутри церкви говорит лишь о разрушении этой церкви, а думать надо только о Христе. И вообще, любое размышление о левом или правом говорит лишь о том, что мы уходим все дальше от самого главного.

Г. Митрофанов: Отец Александр Шмеман — один из очень значимых для меня авторитетов, и его дневник — это, конечно, книга, изменившая во многом мое мироощущение.

Н. Солодников: Это великая книга.

Г. Митрофанов: Но я что хочу сказать? Шмеман говорил о главной угрозе для церкви в XX веке — угрозе идеологизации. Ее и мы сейчас видим: из этой прокрустова рода идеологии «правый или левый?» нам никак не выбраться. У нас духовенство или делят, или оно само делится по такому признаку. И это, конечно… Понимаете, христианство перестает быть христианством, а религия… кстати, слово, которое отец Александр тоже не очень любил… уже превращается в настоящую, привычную нам тоталитарную идеологию.

С этой точки зрения я хочу подчеркнуть: мне было важно отметить в своих лекциях тех, кто выступал с критикой митрополита Сергия. Они писали, почти дословно цитирую: «Вы лишаете церковь главного дара Христа — свободы, а мы не хотим от этого отказываться, мы должны оставаться свободными». Понимаете? Принцип «свободная церковь в свободном государстве», который замерцал так в 1917 году где-то на горизонте, а потом поблек в условиях гонений, превратился в принцип «свободная церковь в несвободном государстве». Церковь как самое свободное сообщество людей. Здесь находили общий язык и бывшие монархисты, и подчас бывшие какие-нибудь даже эсеры. Как например, в эмиграции вот на такой позиции стоял бывший эсер, боевик, канонизованный сейчас во вселенском патриархате Илья Исидорович (Бунаков) Фондаминский, сподвижник монахини Марии Скобцовой. Так что в данном случае для меня очень важно было и в книге показать, что церковь могла сохраниться — как церковь, а не как какая-то управленческая структура, — если она была верна Христу, который обещал ей неодолимость. А если при этом могли разрушиться системы высшего церковного правления, епархиального правления, это еще не означало прекращения жизни церкви. И вот в это верили оппоненты митрополита Сергия. 

Н. Солодников: Георгий Николаевич, а почему только сейчас книга появилась?Тридцать три года вы читаете курс, а книга только сейчас вышла.

Г. Митрофанов: Ну, во-первых, потому что я ведь тоже на протяжении этих тридцати трех лет не оставался неизменным в своих позициях. Я могу сказать, что по-настоящему критически я стал относиться к митрополиту Сергию именно в конце 90-х годов, когда, с одной стороны, мне открылись документы его оппонентов… Критика митрополита Сергия Страгородского со стороны зарубежной церкви всегда грешила одним: у них не было морального права так его критиковать, ибо они были не здесь. А вот когда его критиковали те, кто был здесь и своей кровью доказывал свою позицию, это была уже совсем другая критика, не говоря уже о масштабе личностей среди его оппонентов. Это были выдающиеся наши церковные иерархи и священнослужители. А с другой стороны, — и вот это говорит о неразрывной связи церковной истории и церковной современности, что для будущих священников очень важно, — многие кажущиеся почти неразрешимыми проблемы современной церковной жизни, на мой взгляд, коренятся в роковом выборе митрополита Сергия в 1927 году, основанном на принципе, согласно которому основой полноценного существования церкви в этом мире может быть только союз с государством, причем с любым государством на любых условиях. Вот этот роковой выбор митрополита Сергия обусловил те проблемы, которые существуют сейчас. Он действительно сохранил управленческую структуру церкви. Но, не меняясь, она может стать препятствием для развития церковной жизни, она не поможет церковной жизни возродиться и развиваться. Вот почему нынешний церковный устав, который является, безусловно, шагом в сторону тех определений управления церкви, которые были приняты на Поместном соборе 1917 года, представляется мне очень важным.

Итак, я постепенно подходил к своим взглядам. В данном случае я на практике реализовывал выводы о духовном развитии человека — выводы одного из самых моих любимых государственных деятелей XX века — Уинстона Черчиля, который говорил, что только идиоты не меняют своих взглядов, хотя убеждения меняться не должны. И помните еще один афоризм: тот, кто не является социалистом в двадцать лет не имеет сердца, тот, кто является социалистом в сорок лет, не имеет мозгов. И я в данном случае могу сказать, что те, кто слышал мои лекции в начале 90-х годов, где я пытался обозначить вот эту правду митрополита Сергия, и кто уже в конце 90-х годов слушал мои лекции, увидели бы определенного рода развитие. А что касается годов нулевых и, собственно говоря, десятых, то здесь я почувствовал необходимость для себя… Ведь для меня главное было в этих лекциях, которые я читал будущим священникам, — живой опыт общения с ними, потому что обратная связь необходима. И вот по мере того, как я видел, как актуальность русской церковной истории XX века для молодых священников, будущих священников, пришедших в церковь уже в XXI веке, начинает терять свою актуальность, я почувствовал, что нужно говорить как можно резче, как можно яснее и как можно более широко тиражировать свою точку зрения за пределами академической аудитории, за пределами церковного амвона. Хотя, конечно, книга — это по нынешним временам не тот способ тиражирования каких-то своих взглядов… Надеюсь, что как раз-таки и ваша программа поможет мне донести свою точку зрения до более широкого круга…

Н. Солодников: А, на ваш взгляд, вот эти вот резкость и ясность ваших лекций сохранились в печатном виде?

Г. Митрофанов: Вы знаете, по отзывам многих, я могу сказать, что пишу довольно архаично и тяжеловесно. У меня практически нет предложений, только периоды. Мне это очень нравится, но это XIX век. Здесь же значительная часть книги — это «распечатка» моих проговоренных лекций, и это звучит прозрачнее и яснее. Вообще, книжка представляется… Я не один раз это слышал, я не хочу ее сейчас хвалить… Тут много документов я цитирую, но я довольно сложные и даже занудные проблемы — например, статус патриаршего местоблюстителя, что он может, что он не может, — я подаю здесь довольно ясно и динамично. Это результат того, что это курс, обкатывающийся многие годы, и для меня очень важна ответная реакция. Это как в проповеди: ты произносишь проповеди, но, на самом деле, твоя проповедь — это соразмышление с твоими прихожанами. Так же вот и для того, кто читает лекции гуманитарного плана. Вот почему я считаю, что общение дистанционное для гуманитариев очень опасно: оно разрушает то, с чего началась гуманитарная наука — с сократовских бесед. Необходима обратная связь. И вот по существу живость этой книги связана с тем, что это действительно живые лекции, просто «распечатанные».

Н. Солодников: Те, кто книгу откроет, даже на уровне содержания увидят, что она состоит из двух глав больших: одна называется «Церковь в гонении», вторая называется «Церковь в пленении». Почему так? Есть один год, то есть даже два — 1917 и 1918 — очень короткий период, когда не «в гонении» и «не в пленении», правильно?

Г. Митрофанов: Правильно. Это был период, о котором можно сказать словами человека, бывшего в свое время значимым авторитетом для Антона Владимировича Карташёва, который был в это время министром исповеданий Временного правительства и одним из организаторов Поместного собора…

Н. Солодников: Потом эмигрировал, умер он в Париже.

Г. Митрофанов: Да-да-да, это один из столпов Свято-Сергиевского института в Париже, последовательный антикоммунист, при этом очень эрудированный ученый-богослов. Так вот когда-то, когда молодой еще совсем, приехавший из уральской провинции в Петербургскую духовную академию и преподававший в ней Карташёв был вхож в религиозно-философские собрания…

Н. Солодников: Шмеман его почитал очень.

Г. Митрофанов: Еще бы, он был его учеником. Карташёв был очень близок к семье Мережковского и Гиппиус. Мережковский когда-то написал: «Непонятны наши речи, / Мы на смерть осуждены, / Слишком ранние предтечи / Слишком медленной весны». Это можно сказать о периоде 1917 года в истории нашей церкви. Собор был подготовлен уже в 1907 году, но безусловно и глубоко религиозный, радевший о православной церкви государь Николай II так и не созвал этот собор, а созвали этот собор люди очень разных взглядов на религию, очень по-разному относящиеся к перспективе существования церкви. Показательно, что вот ненавистный церкви институт обер-прокуратуры, который установлен был при Петре Великом и не отменялся при всех последующих государынях и государях, указ о его ликвидации подписали два очень интересных человека — председатель Временного правительства Керенский и министр внутренних дел Авксентьев, оба эсеры, оба масоны, оба тогда церковные агностики. Они сделали то, что наши православные государи двести лет не делали: они ликвидировали вот этот символ зависимости церкви от государства.

С другой стороны, начинается период гонения на церковь. Сначала казалось, что кратковременный. Ожидали его конца, но он продолжался и продолжался. И вот в какой-то момент, когда, например, было осознано очень многими в церкви, что основная часть нашего русского православного народа не будет защищать свою церковь активно, не будет сопротивляться богоборческому злу силою, то встал вопрос о том, как же сохранить для будущих поколений церковь. И вот митрополит Сергий связал это с возможностью новых компромиссов, чтобы прекратились эти гонения. Это был 1927 год. На самом деле, самые страшные гонения продолжались и дальше, и гнали сначала оппонентов митрополита Сергия, а потом и сторонников митрополита Сергия, но уже тогда был избран курс на выживание церкви в условиях пленения. И поэтому в конце 20-х годов церковь из «церкви в гонении» превратилась в «церковь в пленении и гонении», а с 1943 года, когда Сталин призвал к себе митрополита Сергия и допустил существование церкви, повторяю — недоуничтоженной им, наступает уже период абсолютного пленения. И это великий соблазн, великое искушение для нашей церкви.

Н. Солодников: Последний вопрос. Я хочу вас вот о чем спросить. Георгий Николаевич, как коллеги отреагировали на появление этой книги? Просто для людей, которые следят за вашей деятельностью или вообще хоть немного интересуются церковной жизнью, часто ваши выступления, мнения, особые мнения и так далее вызывают довольно сильный резонанс, очень сильный резонанс внутри церковной среды. Известна ли вам какая-нибудь реакция иерархов нынешней православной церкви или каких-то известных людей на появление этой книги?

Г. Митрофанов: Вы понимаете, вот вы так прямо задаете этот вопрос… А я бы хотел прямо на него ответить. И ответить можно очень лаконично. Как и на другие мои высказывания, реакция очень разная и очень живая. Нетрудно догадаться, кто из моих друзей, например священников, эту книгу принял. Нетрудно догадаться, кто из моих коллег, светских ученых, эту книгу принял. Нетрудно догадаться, для кого эта книга является — целые вот такие есть информационные порталы — совершенно неприемлемой. Я бы на другое обратил внимание: я после этой книги столкнулся с тем, что можно было бы назвать предательством и отступничеством. Потому что даже некоторые из тех, кто был моими единомышленниками, попытались дистанцироваться от этой книги. Вот это нечто новое. У меня были старые единомышленники, старые оппоненты — тут все было знакомо. Но вот сейчас произошло нечто… Те, кого я считал своими единомышленниками и, ну если уж не друзьями, то близкими моими знакомыми, оказались вдруг в числе моих оппонентов. И здесь я вижу что? То ли книга у меня такая получилась (хотя в ней ничего нового нет — того, что не говорилось, они это знали гораздо раньше и поддерживали это), то ли время изменилось, то ли изменилась атмосфера в нашей церковной жизни и они предпочли в данном случае как-то дистанцироваться. Но одну вещь я не могу не сказать, не могу не подчеркнуть: эта книга вызвала живую, очень вдохновенную реакцию — он даже партию книг закупил для своей епархии — ныне отправленного на покой архиепископа Гродненского Артемия, за что я ему очень благодарен. Я знаю его многие годы и хочу лишний раз сейчас, когда имя его стало известно вот так, сказать, что он эту книгу принял. Для меня это одна из лучших характеристик этой книги — что ее принял архиепископ Гродненский Артемий, который для меня до сего времени остается таковым.

Н. Солодников: Дорогие друзья, могу сказать только следующее. Воспользуйтесь случаем, пока эту книгу можно свободно абсолютно и спокойно купить в главных книжных магазинах Москвы, Петербурга, других больших городов России. Она продается даже в некоторых…

Г. Митрофанов: Она продается в нашем епархиальном магазине, в Духовно-просветительском центре на площади Александра Невского. Она продается, конечно же, в нашей духовной академии. Так что пожалуйста. И главное, если вы не можете прийти на мои лекции — а вы, конечно, не можете прийти на мои лекции, — вы можете услышать мои лекции через эту книгу, купив ее в той же самой Духовной академии.

Н. Солодников: И со своей стороны обещаю… Вот мы уже даже до начала диалога договорились с Георгием Николаевичем, что мы вот этот разговор, более содержательный, потому что формат позволит, более объемный, посвященный истории Русской православной церкви XX века и всей этой проблематике, мы сделаем в другом формате. В самое ближайшее время запишем. И это будет более подробный и детальный разговор.

В общем, «Очерки по истории Русской православной церкви XX века», протоиерей Георгий Митрофанов. Ищите и в «Подписных изданиях», и в других книжных магазинах. Прочитайте эту книгу обязательно. Георгий Николаевич, спасибо огромное!

Г. Митрофанов: Спасибо вам!

Все Диалоги ОБ
:::